— Не, не засядем, — вдруг упавшим голосом сказал Кирза, покачивая винтовкой.
— Чего это? — удивился напарник. — Возле моста будка есть, то есть развалины уже, там и заныкаемся, мимо не пройдёт. Да вон же видно их, глянь…
Стопка махнул рукой туда, где за редкими деревьями показался полуразрушенный плоский мост… и заткнулся. На остатках осыпавшейся бетонной тумбы возле будки сидел спиной к ним Змеёныш.
— Вот свезло так свезло, — пробормотал Стопка, схватившись за «калаш». — А, Кирзёночек? Ты чё бледный такой? Мы его нашли!
— Да тихо ты, — шикнул на него напарник. — Забыл, какой у него слух?
Передвинув оружие на грудь, они прокрались между деревьями к кустам на краю рощи. Дальше начиналось открытое пространство, ограниченное с другой стороны бетонным скосом. Мост — просто длинная плита, концами лежащая на берегах канала. В середине она осыпалась, остались лишь несколько ржавых арматурных прутьев, протянувшихся над грязной радиоактивной водой.
— Говорят, он людей и мутантов чует этим… шестым чуйством, — сказал Стопка.
— Не пойдём ближе, — решил Кирза.
— Хотя врут небось. — Стопка поднял «калаш» и тут обнаружил, что руки у него трясутся сильнее обычного. После нескольких попыток прицелиться сталкер опустил ствол.
— Стреляй ты. Кирза вздрогнул.
— Ты чего? Сам стреляй. — В отличие от Стопки, он ещё не забыл, кто спас их от слепой собаки.
— Нет, ты стреляй, не могу я.
Растопырив пальцы, Стопка сунул под нос напарнику дрожащую руку. Кирза заморгал.
— Сто тыщ, — напомнил ему напарник.
— Ну, блин… Тогда дай выпить.
— Да ты чё, ты же завязал? Кирза упёрся:
— Вытаскивай своё пойло или сам стреляй!
— Да у меня и нету, — соврал Стопка. Коньяка ему было жалко даже для напарника. Захватил бы из бара побольше водяры — да за ради бога, хоть весь пузырь пусть хлебает. А коньяк из фляжки пьяница сам пил, не бог весть какой коньяк, но Стопка его берёг.
— Жлоб ты. Я ж видел, ты у Бармена перед выходом наполнил канистру свою, — сказал Кирза брюзгливо.
Стопка нехотя вытащил из-за пазухи любимую фляжку, пригретую у живота, протянул.
— Три глотка! — предупредил он.
Кирза отвинтил пробку и припал к горлышку. Стопка осторожно развёл ветви акации, разглядывая беглеца. Змеёныш сидел в той же позе, ссутулившись, поставив локти на колени, и глядел на воду. А чего на ту воду пялиться? В канале она мутная, зеленоватая, ряска всякая плавает, да ещё мусор, трупы — короче, не на что там смотреть.
Кирза вернул фляжку. Стопка не глядя взял — и поднял глаза на напарника, ощутив, насколько легче та стала.
— Блин, да ты чё?! — пробормотал он. — Ты ж больше половины вылакал!
Напарник, не слушая, глубоко вдохнул, вытер губы тыльной стороной ладони и вдруг привалился плечом к дереву.
— Кирза, — позвал Стопка. Тот махнул рукой, сплюнул, потёр ладонями раскрасневшиеся щёки и поднял винтовку. Глаза Кирзы пьяно заблестели. Он выпрямился, расставил ноги, упёр приклад в плечо, прицелился и нажал спусковой крючок. Прогремел выстрел.
— Ага! — Сжав пальцы в кулак, Стопка радостно взмахнул рукой, но тут же изумлённо выкрикнул: — Не попал!
Пуля пронеслась возле уха Змеёныша, тот обернулся. Замершим в кустах сталкерам показалось, будто сердце в груди, ёкнув, провалилось куда-то в брюхо.
— Дави гада! — заорал Стопка, выскакивая на опушку перед мостом с автоматом наперевес. Кирза, замешкавшись, побежал за ним.
Выстрелить не успел ни тот, ни другой. Змеёныш выпрямился на бетонной тумбе, развернулся, глаза его раздражённо сверкнули — и сталкеров накрыло тёмной волной. Поток гнева толкнул их в грудь, повалил. Стопка рухнул на спину, выпучив глаза и выкатив язык, рядом боком упал Кирза, стал кататься по траве, обхватив голову.
— Уйдёт, уйдёт, гад! — хрипел Стопка. Преодолевая дрожь в ногах, он кое-как встал, покачиваясь, и увидел уходящую по мосту тонкую фигуру. Змеёныш шёл, раскинув руки, балансируя на арматуре, соединяющей целые части моста. Он был уже далеко. Стопка открыл огонь, пули зазвенели по железу, глухо застучали по бетону, а Змеёныш соскочил с ржавой балки, сделал несколько быстрых шагов — и исчез в кустах по ту сторону канала.
— Алкоголик! — взревел Стопка и ногой заехал по рёбрам всё ещё не пришедшего в себя Кирзы. — Ну, пьянь подзаборная! Промазал!
Уже второй раз Змеёныша пытались убить. Уходя всё дальше на север, беглец чувствовал, как опутывает его душная сеть преследования. Он ещё толком не понимал, что происходит, ощущал погоню на бессознательном уровне. Фон Зоны изменился. В серо-жёлтом, как старая бумага, ментальном пространстве проявились лиловые пузыри: следующие за ним сознания с жаждой убийства.
Змеёныш пока не мог разобраться, что случилось, почему всё поменялось. Ведь раньше люди были настроены благожелательно или равнодушно, пузыри их сознаний, которые он не видел глазами, но ощущал в виде психических сгустков, имели бежевый, грязно-белый или — у глупцов и пьяниц — нежно-розовый оттенок. Он помогал им, они помогали ему… Раньше Зона была расцвечена тёплыми цветами, Змеёныш купался в них, как в летнем озере.
А теперь ему было холодно, неуютно, словно посреди промозглого ноября он провалился по пояс в болото. Зона колола его чужими взглядами, каждый куст, который раньше был убежищем, стал опасностью — везде мог притаиться охотник. И Змеёныш, не отдавая себе отчёта в том, почему так поступает, уходил всё дальше, туда, где почти не было людей.
Теперь он двигался по ночам, огибая лагеря, сталкерские костры и даже заброшенные посёлки, где любили рыскать бродяги Зоны. Он пробирался самыми глухими уголками леса, самыми укромными, звериными тропами.